Неточные совпадения
Они дорогой самой краткой
Домой
летят во весь опор.
Теперь послушаем украдкой
Героев наших разговор:
— Ну что ж, Онегин? ты зеваешь. —
«Привычка, Ленский». — Но скучаешь
Ты как-то больше. — «Нет, равно.
Однако
в поле уж темно;
Скорей! пошел, пошел, Андрюшка!
Какие глупые места!
А кстати: Ларина проста,
Но очень милая старушка;
Боюсь: брусничная
водаМне не наделала б вреда.
«Да, да, — говорил он какой-нибудь бабе
в мужском армяке и рогатой кичке, вручая ей стклянку гулярдовой
воды или банку беленной мази, — ты, голубушка, должна ежеминутно бога благодарить за то, что сын мой у меня гостит: по самой научной и новейшей методе тебя
лечат теперь, понимаешь ли ты это?
Только
в одни эти окна, или порты, по-морскому, и не достигала
вода, потому что они были высоко; везде же
в прочих местах полупортики были задраены наглухо деревянными заставками, иначе стекла
летят вдребезги и при крене вал за валом вторгается
в судно.
Вероятно, такое состязание
в стрельбе длилось бы еще долго, если бы сама утка не положила ему конец: она снялась с
воды и
полетела в открытое море.
Приближалось время хода кеты, и потому
в море перед устьем Такемы держалось множество чаек. Уже несколько дней птицы эти
в одиночку
летели куда-то к югу. Потом они пропали и вот теперь неожиданно появились снова, но уже стаями. Иногда чайки разом снимались с
воды, перелетали через бар и опускались
в заводь реки. Я убил двух птиц. Это оказались тихоокеанские клуши.
Картина, которую я увидел, была необычайно красива. На востоке пылала заря. Освещенное лучами восходящего солнца море лежало неподвижно, словно расплавленный металл. От реки поднимался легкий туман. Испуганная моими шагами, стая уток с шумом снялась с
воды и с криком
полетела куда-то
в сторону, за болото.
Я уже собрался было это сделать, как вдруг у Чан Лина сломался шест и он
полетел головой
в воду.
Камень
полетел по воздуху; я слышал, как он глубоко внизу упал
в воду.
После девяти часов я вышел из дому и стал прохаживаться. Была поздняя осень.
Вода в прудах отяжелела и потемнела, точно
в ожидании морозов. Ночь была ясная, свежая, прохладный воздух звонок и чуток. Я был весь охвачен своим чувством и своими мыслями. Чувство
летело навстречу знакомой маленькой тележке, а мысль искала доказательств бытия божия и бессмертия души.
За час до заката солнца стаи молодых гусей поднимаются с
воды и под предводительством старых
летят в поля.
Случается, что селезень приметит и отгадает ее намерение, кинется за ней
в погоню
в ту самую минуту, как она юркнет
в траву или камыш, настигнет, ухватит носом за шею, вытащит ее на
воду и долго таскает и щиплет так, что перья
летят.
Потом, когда дружная весна быстро,
в одну неделю иногда, переменит печальную картину зимы на веселый вид весны, когда везде побегут ручьи, образуются лужи и целые озера
воды, разольются реки, стаи кряковных уток
летят ниже и опускаются на места, которые им понравятся.
Он рассказал, наконец, что Павлищев встретился однажды
в Берлине с профессором Шнейдером, швейцарцем, который занимается именно этими болезнями, имеет заведение
в Швейцарии,
в кантоне Валлийском,
лечит по своей методе холодною
водой, гимнастикой,
лечит и от идиотизма, и от сумасшествия, при этом обучает и берется вообще за духовное развитие; что Павлищев отправил его к нему
в Швейцарию, лет назад около пяти, а сам два года тому назад умер, внезапно, не сделав распоряжений; что Шнейдер держал и долечивал его еще года два; что он его не вылечил, но очень много помог; и что, наконец, по его собственному желанию и по одному встретившемуся обстоятельству, отправил его теперь
в Россию.
Осенью озеро ничего красивого не представляло. Почерневшая холодная
вода била пенившеюся волной
в песчаный берег с жалобным стоном, дул сильный ветер; низкие серые облака сползали непрерывною грядой с Рябиновых гор. По берегу ходили белые чайки. Когда экипаж подъезжал ближе, они поднимались с жалобным криком и уносились кверху. Вдали от берега сторожились утки целыми стаями.
В осенний перелет озеро Черчеж было любимым становищем для уток и гусей, — они здесь отдыхали, кормились и
летели дальше.
Он наконец подплыл к берегу, но прежде чем одеться, схватил на руки Арто и, вернувшись с ним
в море, бросил его далеко
в воду. Собака тотчас же поплыла назад, выставив наружу только одну морду со всплывшими наверх ушами, громко и обиженно фыркая. Выскочив на сушу, она затряслась всем телом, и тучи брызг
полетели на старика и на Сергея.
Поверху наши пули
летят, а вокруг меня татарские
в воду шлепают, а меня не касаются, и я не знаю: ранен я или не ранен, но только достиг берега…
С бешеным лаем мчался он за попадавшимися ему дроздами, перепрыгивал рытвины, пни, корчаги, бросался с размаху
в воду и торопливо лакал ее, отряхался, взвизгивал — и снова
летел стрелою, закинув красный язык на самое плечо!
Бывало для иных юнкеров острым и жгучим наслаждением напариться
в бане на полке до отказа, до красного каления, до полного изнеможения и потом
лететь со всех ног из бани, чтобы с разбегу бухнуться
в студеную
воду купальни, сделавши сальто-мортале или нырнувши вертикально, головой вниз.
— Семен Яковлевич, — раздался чей-то голос сзади у самых дверей, — видел я во сне птицу, галку, вылетела из
воды и
полетела в огонь. Что сей сон значит?
Она с трудом раскрыла глаза. Большое колесо, движимое
водою, шумя, вертелось перед нею, и далеко
летели вокруг него брызги. Отражая луну, они напомнили ей алмазы, которыми девушки украшали ее
в саду
в тот день, когда приехал Серебряный.
Однажды Максим нарочно положил
в таз с грязной
водой и спитым чаем несколько стаканов, а я выплеснул
воду за борт, и стаканы
полетели туда же.
Рядом с полкой — большое окно, две рамы, разъединенные стойкой; бездонная синяя пустота смотрит
в окно, кажется, что дом, кухня, я — все висит на самом краю этой пустоты и, если сделать резкое движение, все сорвется
в синюю, холодную дыру и
полетит куда-то мимо звезд,
в мертвой тишине, без шума, как тонет камень, брошенный
в воду. Долго я лежал неподвижно, боясь перевернуться с боку на бок, ожидая страшного конца жизни.
«Вот, — думал Матвей, —
полетит это облако над землей, над морем, пронесется над Лозищами, заглянет
в светлую
воду Лозовой речки, увидит лозищанские дома, и поле, и людей, которые едут
в поле и с поля, как бог велел,
в пароконных телегах и с драбинами.
Летели с поля на гнёзда чёрные птицы, неприятно каркая; торопясь кончить работу, стучали бондари, на улице было пусто, сыро, точно
в корыте, из которого только что слили грязную
воду.
Дружно
в одно и то же мгновенье; с громким криком сдвинули
в реку с обоих берегов кучи хвороста, сначала связанного пучками; много унесло быстрое течение
воды, но много его, задержанного сваями, легло поперек речного дна; связанные копны соломы с каменьями
полетели туда же, за ними следовал навоз и земля; опять настилка хвороста, и опять солома и навоз, и сверху всего толстые слои дерна.
Остановились
в Серпухове, набрали наскоро
воды,
полетели опять. Кто-то подошел к двери, рванул ручку и, успокоившись, — «занято» — ушел. Потом еще остановка, опять
воду берут, опять на следующем перегоне проба отворить дверь… А вот и Тула, набрали
воды, мчимся. Кто-то снова пробует вертеть ручку и, ругаясь, уходит. Через минуту слышу голоса...
Это инстинктивное стремление бывает так сильно, что не видавши трудно поверить: несмотря на ужасную быстрину, с которою
летит спертая полая
вода, вырываясь
в вешняках или спусках из переполненных прудов, рыба доходит до самого последнего, крутого падения
воды и, не имея уже никакой возможности плыть против летящего отвесного вниз каскада — прыгает снизу вверх; беспрестанно сбиваемые силою
воды, падая назад и нередко убиваясь до смерти о деревянный помост или камни, новые станицы рыб беспрестанно повторяют свои попытки, и многие успевают
в них, то есть попадают
в пруд.
При совершенной тишине
в воздухе поверхность
воды волнуется, как будто ветром, от вертящейся и прыгающей рыбы; брызги
летят во все стороны, и плеск
воды слышен издалека.
За кормой парохода — широкая полоса зеленоватой пены, над нею лениво носятся чайки; иногда неизвестно откуда является питон, вытянувшись, как сигара,
летит бесшумно над самою
водой и вдруг вонзается
в нее, точно стрела.
— Это очень хитрый и злой ветер, вот этот, который так ласково дует на нас с берега, точно тихонько толкая
в море, — там он подходит к вам незаметно и вдруг бросается на вас, точно вы оскорбили его. Барка тотчас сорвана и
летит по ветру, иногда вверх килем, а вы —
в воде. Это случается
в одну минуту, вы не успеете выругаться или помянуть имя божие, как вас уже кружит, гонит
в даль. Разбойник честнее этого ветра. Впрочем — люди всегда честнее стихии.
Вечерний сумрак окутал поле; лес вдали стал плотно чёрен, как гора. Летучая мышь маленьким тёмным пятном бесшумно мелькала
в воздухе, и точно это она сеяла тьму. Далеко на реке был слышен стук колёс парохода по
воде; казалось, что где-то далеко
летит огромная птица и это её широкие крылья бьют воздух могучими взмахами. Лунёв припомнил всех людей, которые ему мешали жить, и всех их, без пощады, наказал. От этого ему стало ещё приятнее… И один среди поля, отовсюду стиснутый тьмою, он тихо запел…
Когда мы вышли из-за мыса и
полетели на Разбойника, нашим глазам представилась ужасная картина: барка Лупана быстро погружалась одним концом
в воду… Палуба отстала, из-под нее с грохотом и треском сыпался чугун, обезумевшие люди соскакивали с борта прямо
в воду… Крики отчаяния тонувших людей перемешались с воем реки.
В косную, которая была при нашей барке, бросились четверо бурлаков. Исачка точно сам собой очутился на корме, и лодка быстро
полетела вперед к нырявшим
в воде черным точкам. На берегу собрался народ с убитой барки.
Они
полетели дальше. Вот разлилась среди зеленых берегов громадная река. Божья Коровка опустилась прямо на большой белый цветок, росший
в воде. Таких больших цветов Аленушка еще не видела.
Концерт над стеклянными
водами и рощами и парком уже шел к концу, как вдруг произошло нечто, которое прервало его раньше времени. Именно,
в Концовке собаки, которым по времени уже следовало бы спать, подняли вдруг невыносимый лай, который постепенно перешел
в общий мучительнейший вой. Вой, разрастаясь,
полетел по полям, и вою вдруг ответил трескучий
в миллион голосов концерт лягушек на прудах. Все это было так жутко, что показалось даже на мгновенье, будто померкла таинственная колдовская ночь.
Лодка прыгнула как-то особенно высоко, потом
полетела вниз, и я очутился
в воде, держа
в одной руке чекмень, а другой уцепившись за верёвку, протянутую по внешней стороне борта. Волны с шумом прыгали через мою голову, я глотал солёно-горькую
воду.
Его уговаривают, удерживают, но ничто уж теперь не помогает, раз человек оскорблен
в своих лучших чувствах. Он быстро, сердито срывает с себя пиджак и панталоны, мгновенно раздевается, заставляя дам отворачиваться и заслоняться зонтиками, и — бух — с шумом и брызгами
летит вниз головой
в воду, не забыв, однако, предварительно одним углом глаза рассчитать расстояние до недалекой мужской купальни.
— Цур тобi, пек тобi [«Цур тобi, пек тобi» — заклинание.], — сказал мельник и, подняв глаза, увидел, что это не
в воде, а по воздуху
летит что-то прямо к мельнице.
Глядь, а
в воде по-над звездами будто комарик
летит… Пригляделся, — вырос комарик как муха, потом стал как воробей, как ворона, а вот уж как здоровый шуляк.
В один день Лиза должна была идти
в Москву, затем чтобы купить розовой
воды, которою мать ее
лечила глаза свои.
И что еще удивило нас, как тут много цапель, точно со всего света собраны, которая
летит, которая
в воде на одной ножке стоит.
Достигаев. Виктор — по-русски значит победитель? Просто всё у тебя, ясно и — правильно: монополия — полезна, социализм — штучка вредная, сухая трава — сено. Однако надобно соображать не только о качестве, но и о количестве… Вот есть такие доктора, ядами
лечат, — понимаешь? — ядами! Берут каплю наисильнейшего яду, распускают её
в бочке чистейшей
воды и дают больным
воды этой по одной капле
в сутки…
У дверей
в круподёрку стоял Кузьма, весь седой от пыли, и, посвистывая, смотрел
в небо, где
в лучах солнца таяла маленькая пышная тучка.
В круподёрке что-то бухало и скрипело; из-за неё с мельницы
летели серебряные всплески
воды и густой шорох. Весь воздух был наполнен тяжёлыми, охающими звуками и застлан тонкой дымкой пыли.
Восходит новая звезда.
Всех ослепительней она.
Недвижна темная
вода,
И
в ней звезда отражена.
Ах! падает,
летит звезда…
Лети сюда! сюда! сюда!
И она шлепнулась с сучка, на который было снова влезла,
в воду, нырнула
в тину и совершенно зарылась
в ней, чтобы посторонние предметы не мешали ей размышлять. Пять минут прошло, утки совсем было собрались
лететь, как вдруг из
воды, около сучка, на котором она сидела, показалась ее морда, и выражение этой морды было самое сияющее, на какое только способна лягушка.
Бежит олень,
летит златорогий, серебряным копытом хочет
в воду ступить. И станет от того
вода студена́, и пойдет солнце нá зиму, а лето на жары.
Вошла Никитишна.
В одной руке несла стакан с
водой,
в другой кацею с жаром и ладаном. Стакан поставила на раскрытое окно, было бы
в чем ополоснуться душе, как
полетит она на небо… Кацеéю трижды покадила Никитишна пóсолонь перед иконами, потом над головой Насти. Вошла с книгой канонница Евпраксея и, став у икон, вполголоса стала читать «канон на исход души».
Заболел раз татарин, пришли к Жилину: «Поди,
полечи». Жилин ничего не знает, как
лечить. Пошел, посмотрел, думает: «Авось поздоровеет сам». Ушел
в сарай, взял
воды, песку, помешал. При татарах нашептал на
воду, дал выпить. Выздоровел на его счастье татарин. Стал Жилин немножко понимать по-ихнему. И которые татары привыкли к нему, — когда нужно, кличут: «Иван, Иван!» — а которые все, как на зверя, косятся.
Сотворение земли лежит вне шести дней миротворения, есть его онтологический prius [См. прим. 22 к «Отделу первому».], и творческие акты отдельных дней предполагают своей основой первозданную землю:
в ней отделяется свет от тьмы, твердь от
воды,
в ней создается земное уже небо,
в котором двигнутся светила и
полетят птицы, на ней стекается земная
вода, которая «произведет» пресмыкающихся, из нее образуется твердь или земная земля, которая произведет «душу живую по роду ее, скотов и гадов и зверей земных» [Быт.
Первые живые существа, которые я увидел, были каменушки. Они копошились
в воде около берега, постоянно ныряли и доставали что-то со дна реки. На стрежне плескалась рыба. С дальней сухой лиственицы снялся белохвостый орлан. Широко распластав свои могучие крылья, он медленно
полетел над рекой
в поисках Добычи. Откуда-то взялась черная трясогузка. Она прыгала с камня на камень и все время покачивала своим длинным хвостиком.